| << | Александр КАЗАНЦЕВАлександр БОГДАН
 МЕСТЬ ШАМАНА роман “...войди в себя; рассуди о делах своих!”( из письма Иоанна Грозного князю
 Курбскому )
 * * *На излете века
 Взял и ниспроверг
 злого человека
 добрый человек.
 Из гранатометашлеп его, козла!
 Стало быть,
 добро-то
 посильнее зла.
 ( Евгений Лукин) Пролог
 Ночь создана для сна, как море для судоходства: не пускаются 
        в сомнамбулическое плаванье по темным ее волнам лишь влюбленные да придурки 
        всех мастей. В стане последних разнообразия куда больше, чем у первых: 
        здесь и поэты, и изобретатели “вечных двигателей”, и “народные заступники”, 
        и бандиты... А влюбленные, они и в Африке — влюбленные... И хоть заявил 
        когда-то с потугой на хрестоматийность один из столпов незабвенного соцреализма: 
        “Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне...” — влюбленная 
        парочка, случайно забредшая в наш “Пролог”, расположилась как раз на скамейке, 
        в глухой заполуночный час, при луне...И не в Африке вовсе — в губернском городе Сибирске, равноудаленном от 
        Великих болот и Великих гор. А поскольку не в Африке и всего лишь на подъеме 
        лета, вдобавок ночью, — озноб, временами пробирающий влюбленных, вполне 
        понятен. Да тут и трепет... Тем не менее Он свой пиджак снял, укрыл им 
        возлюбленную, прилегшую головой ему на колени, без боязни смять таких 
        трудов и денег таких стоившую прическу, впервые сотворенную по случаю 
        выпускного бала. Вот и наряжены так Он и Она по тому же случаю. И впервые 
        вместе в столь поздний ( если уже не сказать — ранний) час благодаря тому 
        же...
 С выпускного они убежали, вдосталь пресытившись скачками под громыхающие 
        ритмы приглашенной в школу самой крутой в Сибирске группы “Привет из лепрозория”. 
        Там, в холле возле школьной столовой, в сумраке, судорожно разрываемом 
        цветомузыкой, в толпе танцующих, где смешались запахи всяческих духов, 
        праздничного пота и сверхнормативно выпитого алкоголя, Он и Она — никак 
        не могли ощутить, что они вдвоем, вместе, потому сперва попытались уединиться 
        на втором этаже, в сумрачном коридорном аппендиксе возле кабинета физики. 
        Но едва сомкнулись их пересохшие от неутоленности губы — целоваться в 
        толпе, как это запросто делали их более раскованные сверстники, им даже 
        не приходило в голову — едва прижались друг к другу так “несовременно” 
        пребывающие в невинности юные тела, вспыхнул в их закутке яркий свет и 
        были они застуканы празднично наряженной, но непразднично раздраженной 
        директрисой Аллой Борисовной.
   
 (продолжение следует)     |  | — И этим неймется!... — громыхнул надрывно голос Пугачихи, 
        прозванной так за полную одноименность с популярнейшей из певиц, а вовсе 
        не за склонность к запугиванию, хотя и в последнем она стала с некоторых 
        пор преуспевать. — Вам радости да сладости, а мне по всей школе презервативы 
        собирать!.. А потом родители с претензиями бегать начнут, жалобы строчить!..Он заслонил Ее, испуганную, маленькую, от усталого гнева директрисы.
 — Жаль, Алла Борисовна, что на таких высоких нотах мы прощаемся... Но 
        будьте спокойны: от нас вам никаких неприятных последствий...
 Он знал, что Пугачихе вовсе и не хочется ругаться. И Он и Она знали, что 
        всего лишь два года назад крупно оскандалилась директриса на весь город, 
        на область даже: создала в своей школе, среди старшеклассников, “Клуб 
        отличников”, доверила им, немногочисленным, ключ от школьной фотолаборатории: 
        собирайтесь, мол, когда хотите, обсуждайте свои насущные проблемы, заодно 
        фото-летопись школы ведите... А отличники и отличницы при свете красного 
        фонаря “групповухой” заниматься стали — лишь одна об этом, одумавшись, 
        донесла... Чуть было не сняли Пугачиху, а уж не один год ожидаемого звания 
        “Заслуженный учитель” теперь ей, как ушей своих, не видать...
 — Не волнуйтесь, — сказал Он мирно,– мы сейчас уйдем.
 — Не сей час, а немедленно! — на излете усталого гнева выпалила сухощавая, 
        но жилистая Алла Борисовна и добавила почти добродушно. — Вот за порог 
        школы сегодня выйдете, хоть стойте, хоть сразу падайте, лишь бы мне за 
        вас не отвечать...А пока от коллектива постарайтесь не отрываться.
 — Он и Она вернулись к скачущему коллективу, но вливаться в него не стали.
 — Вас тоже Пугачиха заловила?!.. — с грацией птеродактиля подпорхнула 
        к ним крупная деваха-одноклассница в короткой, туго обтянутой на роскошных 
        бедрах белой юбке. — А мы тут скорпорашились, через полчасика сваливаем!.. 
        У Коляхи хата сегодня пустая, родичи на даче, три комнаты и кухня — будет, 
        блин, где оттянуться!.. Айдате с нами!
 — Пойдем отсюда. — тихо сказала Ему Она.
 Так они оказались на скамейке возле крупнопанельного десятиэтажного дома, 
        самого большого в микрорайоне, а может, и в городе — аж на шестнадцать 
        подъездов! — именуемого за грандиозность Китайской Стеной, а за конфигурацию 
        в плане — Клюшкой.
 Это их дом. Но, живя один в первом подъезде, другая в последнем, они могли 
        бы даже и не познакомиться, если б не посчастливилось учиться в одной 
        школе, в одном классе.
 (“ Страшно подумать!”). Облюбовали они скамейку подальше от своих окон, 
        в центре фасада, чтобы встревоженные родители, ненароком выйдя на балкон, 
        не смогли их увидать.
 Вход в каждый подъезд их дома облеплен белеющими впотьмах предвыборными 
        плакатами — а как же, президентские выборы на носу! — даже кирпичная пирамида 
        кооперативного погреба, что напротив дома, этой “наглядной агитацией” 
        пестрит, но им-то, сбежавшим от всего мира, что за дело — победит на этих 
        выборах коммунист, демократ или кто еще — у них вопросы поважней.
 — Ты любишь меня? Правда?.. — шепчет Она уже нацелованными всласть губами.
 — Правда! — в который раз отвечает Он. — Очень! — И рука Его впервые касается 
        некрупной, но крепкой Ее груди, так тревожно ощутимой сквозь праздничное 
        платьице. И знает Он, что сейчас вот имеет право сжать, покрепче приласкать 
        эти грудки — не будет ему сопротивления, но не успевает сделать этого.
 Из-за кооперативного погреба тихо, по-шакальи, выходит хлипкая фигура. 
        Останавливается на площадке перед домом. Задрав голову, смотрит на чьи-то 
        окна. Ночной
    
      Скачать полный текст в формате RTF     |  | >> |