Или Марс. Насовсем улетает...”
Вот и дожили! Нету родных на Земле.
От чужих и двоюродных сердце устало.
Что он ищет, сиротка, в космической мгле?
Кто его ожидает на Альфа Центавра?
И какою разумной земною ценой
оправдает — и чья — шаловливая Лира
это чувство родства и разрыв между мной
и тобой, улетевшим из нашего мира?

***
Проснулся. За окном
чуть шелестят Наяды.
Подумалось о том,
что сны невероятны.
А явь и вообще —
днем, ночью ли, — кошмарна.
Жена, в своем ключе,
воркует на плече:
“Не суетись. Нормально.
Покамест мы вдвоем
и мнем исправно койку,
авось, переживем
и эту перестройку...”
И засопела вновь
легко и безмятежно...
О спи, моя любовь,
пока еще надежда
не покидает нас
и вера в день грядущий
не проглядела глаз
и не заткнула уши.
Пока в стране — содом
и Звездочет — с приветом,
жалеть ли нам о том,
что веры нет поэтам,
провидчеству их фраз
и вещим сновиденьям?
...Которые от вас
мы никуда не денем.

КРЫШИ

Волны памяти. Тревога.
Крыши зданий из окна.
Даль открыта — а дорога
за домами не видна.
Не видна, но ощутима
по конькам бегущих крыш.
Впрочем, это — перспектива,
шутки азимута; лишь
направление движенья,
а движенья самого
то ли нету в поле зренья,
то ли — просто — нет его.
Отчего ж не спится взгляду,
не мечтается уму,
и с пейзажем этим сладу
сердцу нету? Почему
свал, разброд, асимметричность
крыш, взбирающихся в даль,
навевают анемичность,
обездвиживают личность,

повергают ум в печаль,
в созерцание тревоги
в крытом дворике души,
в точке, буковке и в слоге,
а равняются в итоге
поиском иголки в стоге
с телескопом, а?— скажи.
Не с того ль, что бессистемна
и твоей судьбы стезя?
Есть мелодия, есть тема,
а сюжет постичь нельзя.
Чувств неясное броженье,
дум напрасное кино.
Но иллюзия движенья —
не движенье все равно.
Передергивай плечами
с мнимой миной на лице, —
нет прозрения в печали...
Смят пейзаж души в начале —
не разгладится
в конце.

***
Тревогой заслоняясь от любви,
живу трусливо, нервно. Много ль надо? —
лишь гул пространства чувствовать в крови,
но не ценить — ни преданного взгляда,
ни слова доброго и ни тепла руки,
врачующей коробку черепную,
когда под ней ни мысли, ни строки —
лишь буря букв... Тогда зачем ревную,
лавирую — меж верой и мурой
и каверзной игрой воображенья?..
Ах, все мы презираем “домострой”
пока клюет, прости за выраженье,
не нашу спину жареный петух,
не в наши окна ломится ненастье...
Но вот пришла Любимая. И вдруг
ты вновь спокоен, ты опять во власти
надмирных дум и мировых проблем,
чужих страстей, державной канители.
Ты счастлив даже музыке метели!..
А женщина рыдает между тем
одна, во тьме, в супружеской постели.

***

Юрию РЫТХЭУ

Всему свое время. Прекрасна пора
расцвета, взросления и увяданья —
когда облетает с души мишура
и слово неспешно ступает с пера,
к перрону листа припадая.
Ты стар, а душа молодая.
Твой поезд уехал. Такси не придет.
Не видно встречающих в сонме снующих.
Нет больше ни помнящих, ни узнающих.
А сердце — как прежде — открытия ждет.
Так в спальном мешке, посредине тайги,
в предутренней рани, сквозь гнев комариный
всё чудятся сердцу медвежьи шаги,
да гул поднебесный, да хохот глубинный.
Ни жути, ни страха, ни чувства вины —
лишь трепет волнения и предвкушенья
быть может, возможной еще новизны
                      ...или крушенья.