Предлагаем вниманию читателей “Синей тетради” произведения учеников Жеблахтинской средней школы Ермаковского района Красноярского края. Их прислала в редакцию “ДиН” директор школы, учительница русского языка и литературы НИНА НИКОЛАЕВНА УЛЬЧУГАЧЕВА.

ИГОРЬ ПЕТУХОВ, 11 класс

... Я эту песню никогда не пел и не пою, но, услышав ее однажды, я навсегда запомнил строчки : “Как жить и что делать, ты сам выбирай, но чаще с течением лет тебе будет сниться березовый край,где ты появился на свет”. Я появился на свет в Жеблахтах. Оно — одно для меня на всей земле, я здесь родился и вырос. Книга моего села- это путешествие в историю моего деда и прадеда, бабушки, моих родичей, приехавших сюда в конце двадцатых — начале тридцатых годов. В этой книге — портреты моих односельчан — стахановки Варвары Ефимовны Фефеловой, Дады Родионовны Мараковой, Ульяна Ивановича Фефелова ... В этойкниге есть несколько строк из истории моего детства, самой дивной из всех стран — страны детства. Я боюсь потерять ключи от нее, потому что все там полно значения и смысла. Боюсь забыть, как это начиналось, что было там и как было там, боюсь стать самым бедным человеком на земле.
Белеет чешуей крыш старая моя деревня. Вот и дом, в котором я родился, дом колхозный, добротный, а напротив — березовая рощица, светлая и как будто всегда веселая. В этой рощице мы любили с пацанами собираться, рассказывать страшные истории, взбираться на деревья. Отсюда хорошо видно поля колхозные, речку Ою. Было интересно наблюдать, как маленькой точкой движется по полю трактор. Я непременно считал, что это мой дед Иван Иванович бороздит. Наверное, острее всего красоту крестьянского труда чувствуют деревенские ребятишки. Я не мог наглядеться на деда, замасленного, уставшего, время от времени отпускавшего крепкие словечки,просто так, — в деревне все мужики матерятся — это, чтоб легче жилось, я думаю. Дед долго отмывался, потом степенно усаживался за стол и, не торопясь, поедал все, что баба Зина выставляла на ужин. Потом начинал “плановать”, как он выражался, на какой пашне будет завтра работать, где легче, где низины и сыро, где круто. Любил Молчанов угол — земли там ровные, черноземы. “Цепильникова полоса тоже хорошая, незаковыристая”,- добавлял со знанием дела. Тарасову не любил. Далеко от Жеблахтов, да и кручь. Кибанова, Бутакова, Левичев Лог ... Поначалу я недоумевал, почему так называют землю или поле? И только теперь, когда детство ушло, я совсем по-другому воспринимаю книгу истории моего села. В детстве эта история заканчивалась околицей, преданиями, никем не записанными историями.
А история такова. Когда-то, много-много лет назад на берегу речки Ои облюбовал себе местечко татарин Чеблахт. Жеблахты и до сих пор старожилы величают Чеблахтами. Селился постепенно

люд. И к двадцать девятому году деревня была крепкой, зажиточной. От Чеблахта осталось лишь название деревни, а люди все селились, обустраивались, распахивали землю и называли пашню своим именем. Так появились Молчанов угол, Бутаково, Кибаново, Левичев Лог, Цепильникова полоса. Работали денно и нощно на своей землице, холили ее. Свое ведь всегда дорого, потому как это — свое. Своя землица и народила кулаков. Работящих, не щадящих живота своего — кулаков. Многие из них “загремели” потом на Колыму, на Чулым. А земля осталась сиротой. И Молчанов угол, и Цепильникова полоса, и Кибаново, и Левичев Лог ... Я всегда задаю вопрос себе: “Разве так трудно было понять в то время, что у любой, даже маленькой вещи должен быть хозяин, а уж у земли и вовсе?!”.
Однако с двадцать девятого года в Жеблахтах началось обобществление скота, птицы, лошадей, хозяйственной утвари. Рождались колхозы. Появлялись первые стахановки. Варвара Ефимовна Фефелова — одна из них. Она живет в дне сегодняшнем, но с любовью вспоминает день вчерашний. Это она вывязывала в день по тысяче триста снопов, это ей прямо на поле вручили ценный подарок — три метра ситца и духовое мыло, а потом она одна из района была удостоена чести покататься на самолете. В день сегодняшний я силюсь,стараюсь понять — за эту смешную награду так работать! За этот великий труд получать сегодня такую пенсию — и при этом благодарить еще власть, что не забывает их, старух! Нет в живых уже Дады Родионовны Мараковой. Она жила напротив моего деда Ивана. Вечерами на лавочке любила вспоминать, как здорово они работали: молотили, жали, снопы вязали, косили на грабки. Косили так, что в конце полосы в глазах становилось темно, тяжелая кровь начинала звенеть в ушах. И падали бабы на землю, как солдаты под огнем. Но видели бы вы, как Дада Родионовна показывала нам, мальчишкам и девчонкам, как работали они ручными молотилками, в такт постукивая пальцами по лавочке. У меня и сейчас перед глазами ее счастливое лицо и скрюченные узловатые руки. Умерла от полиартрита. А я запомнил ее тоскливое лицо, когда начинался разговор о дне сегодняшнем. Она как будто бы терялась, поджимала обидчиво губы и совсем замолкала. Почему? Над этой тайной я буду думать, я хочу докопаться до истины. Что с нами происходит? Почему зарастают сегодня пашни? Почему правнук Молчановых , Ромка, не знает, где земля его прадеда, почему земли колхозные с каждым годом дают все меньше урожай, почему нет среди наших отцов таких, кто работал бы так, как Дада Родионовна или Ульян Иванович Фефелов? Удивительный это был человек: шутник, балагур, работяга. “К добру или к худу утащит за собой суматошное время”, — думал отец Ульяна Ивановича, покидая насиженные места Нечерноземья в поисках счастья на сибирской земле. Утешал себя: “Главное, чтоб вода была, да пашня, да лес, чтоб дом построить”. Остановились в Жеблахтах — понравилась деревушка. Лес, речка ря