Изначально. Изначально
Все комедии печальны.

1991г.

Вольные переводы из Людвига Брайера

Письма из ниоткуда

НОВЫЙ КАЙ

Все так же не выложить “ВЕЧНОСТЬ” из
кубиков льда.
Все так же не плачет Эней, покидая Дидону, когда
Перспективой становится участь царицына мужа.
Из-за моря встает миражом непостроенный Рим.
Голубей, что загадили сад, подадут нам на ужин,
Чтоб не застили слух воркованьем своим.

***
Бросить на Север или на Юг фаланги.
Бронза тускнеет. Тускнеют вокруг пейзажи.
Все позабыть и дни доживать в Паланге,
Перебирая песок на пустынном пляже.
Было ли, не было... Траурной колесницей
Или устами заблудшего пилигрима
Весть долетела встревоженной черной
                                                                       птицей,
Весть о падении Вечного прежде Рима.

***
Отгородив кусочек бытия,
Простившись с портиками, сфинксами и
                                                                      львами,
С гниющим Тибром, временем, и вами,
Мои ленивые философы-друзья,
Я позабылся в северной стране
Среди серебряных снегов гипербореев.
Суровый мир. Ни ямба, ни хорея
Они не ведают. И что им в том? На дне
Сооруженной выступами скал
Глубокой чаши наступившая эпоха —
Всего лишь сон. И все же ждешь подвоха
От этих снов. Но бесконечностью зеркал
Я успокоен. Холодно. Давно
В подобном климате повымерзли сатиры.
Наш мир похож на вывеску трактира,
Где девки дешевы, с кислинкою вино,
Меланхоличный выводок менял,
Купцы, мошенники, погонщики верблюдов,
Бродяги, воры, пришлые оттуда,
Куда Божественный Назона не гонял.
За пестротою прячется тоска
По тихой жизни, по оседлости, покою.
На все махнуть, казалось бы, рукою
Готов. Но сложно. По традиции узка
И для верблюда дырочка в игле,
И для погонщика. Горациевой бронзой

Лечу гордыню суетную. Прозой
Труда. И все-таки твой абрис на стекле
Неуловим. Бесплотная звезда
Сияет холодно. И не-соединимость
Знакома мне с отрочества. Явилась
Она невидимостью Южного Креста.
Благословенны тихие дома.
Во дни вселенского прилива и отлива
Их минут волны суетности лживой.
Конец тысячелетия. Зима.

***
Я взбирался на башню над ратушной
                                                                 площадью.
Готика. Бюргеры. Биржа.
Я копался в могилах скифов.
Грифоны. Органика. Стрелы.
Из глубин открывалось, что можно
                                                       спуститься и ниже.
С высоты открывалась отличная площадь
                                                                  обстрела.

***
Октябрь — винодельческий сезон.
Ленивые рабы заводят вина.
Все погружая в беспробудный сон,
К супругу возвращалась Прозерпина.
Пронзительная сырость. Дым костров.
И в этой вековечной круговерти
Лишь подтверждается основа из основ -
Величие и непрерывность смерти.

1995
г. Красноярск-26