Геннадий Прашкевич
СЕКРЕТНЫЙ ДЬЯК или
ЯЗЫК ДЛЯ ПОТЕРПЕВШИХ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
роман
ЧАСТЬ I. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЕКРЕТ
Сентябрь 1721 — февраль 1722 гг.
Уста премудрых нам гласят:
Там разных множество светов;
Несчетны солнца там горят,
Народы там и круг веков:
Для общей славы божества
Там равна сила естества.
М.Ломоносов
Глава I. СЕКРЕТНЫЙ ДЬЯК
1
Осенью 1700 года, получается, к началу рассказа лет за двадцать,
в северной плоской тундре, в сендухе, по-местному, верстах в ста от Якутского
острога, среди комаров и жалко мекающих олешков, в день, когда Ваньке
Крестинину стукнуло семь лет, некий парнишка, сын убивцы и сам, наверное,
уже убивца, хотя по виду и не превзошел десяти-одиннадцати лет, в драке
напрочь отрубил Ваньке указательный палец на левой руке. Боль не великая,
но рука стала походить на недоделанную вилку.
В той же сендухе, ровной и плоской, как стол, под томительное шуршанье
осенних бесконечных дождей, старик-шептун, заговаривая Ваньке отрубленный
палец, необычно предсказал: жить будешь долго, Иван, обратишь на себя
внимание царствующей особы, полюбишь дикующую, дойдешь до края земли,
но жизнь, добавил, проживешь чужую.
Шел дождь, отрубленный палец пронзительно дергало, но старик-шептун потихоньку
снял боль.
А пророчество...
Разве не сказано: “Отчасти знаем, отчасти пророчествуем”?
Много чего нашептал в ту ночь старик, напугал не одного Ваньку, а все
не в толк. Прошло немного времени, и Ванькиного отца, стрельца Матвеева,
тоже, кстати, Ивана, зарезали в тундре злые шоромбойские мужики. Как не
зарезать, когда одно небо вокруг? Сидишь, дикуешь.
Добрые люди подобрали мальчишку и отправили с ясачным обозом в Москву,
где волею родной его тетки Елизаветы Петровны Саплиной, урожденной Матвеевой,
и ее супруга маиора (тогда еще капитана) Якова Афанасьевича Саплина Иван
Матвеев-младший (записанный, на всякий случай, Крестининым — по матери,
что понятно: стрельцы при государе Петре, усатом, вышли из почета) начал
изучать по Псалтирю грамоту и в короткий срок проявил такие таланты, что
в пятнадцать лет взяли его, Ивана, в Сибирский приказ — изучать иностранные
языки и переписывать служебные
(Окончание следует)
скаски. В тринадцатом году, когда маиор (тогда еще капитан)
Саплин и его супруга, как и многие другие государственные люди, по указанию
государя, Усатого, перебрались в новую столицу, Иван Крестинин был переведен
в канцелярию думного дьяка Кузьмы Петровича Матвеева, опять же родного
дяди, ревниво и внимательно следившего за жизнью любимой, замужней, но
как бы и одинокой сестры, поскольку муж ее, Яков Афанасьевич, тогда еще
капитан, беспрерывно воевал шведов, почти не показываясь в новой столице.
Сибирь для Ивана потихонечку забывалась.
Вспоминал про Сибирь, когда начинал ныть на погоду отрубленный палец.
Но время шло. Забывалась боль, забывалась Сибирь, забывались пророчества
старика-шептуна. Кто нынче берет такое в голову?
Упорным трудом дошел Иван Крестинин до старшего дьяка, но в канцелярии
всегда оставался незаметным, держался от других дьяков и подьячих в стороне,
потому как часто учинял секретные чертежики для думного дьяка Матвеева
и не получал от него разрешения на встречи с другими понимающими в этом
деле людьми. По приказу Матвеева правил Иван и старые и новые маппы, в
основном, тоже секретные, и много переводил со шведского и немецкого,
показав истинную склонность к языкам.
К картам, как их называли, к маппам, особенно был склонен.
Любая чистая незаписанная плоскость, любой не покрытый изображениями лист
бумаги поражали воображение Ивана своей тайной.
Ведь многое можно изобразить на таких плоскостях!
Например, океан, а в нем ужасного левиафана, и те пути, по которым плавает
ужасный левиафан от одного острова к другому, и, наконец, сами эти еще
никому не известные острова. Или большую сушу, а на ней всякие извивы
рек, всякие возвышенности и наоборот, всякие провалы, в которых может
собираться вода, образуя озера, а то и моря, в которых вода со временем
становится соленой.
Даже лужи после дождя казались Ивану всего лишь уменьшенными морями, пространство
любого пустыря казалось маппой. На все он смотрел по-особенному, дивился
сам себе. Появляясь в канцелярии неторопливо хромал между широкими столами
(два года подряд дважды в одном и том же месте ломал правую ногу), обдумывал
новые чертежи, переносил из казачьих отписок, присланных из Сибири, необычные
очертания на бумагу, потом долго всматривался, пугаясь — вот новый край!
В том краю, говорят, великая стужа, там тьма, мгла, льды. Ни корабль там
не пройдет, ни птица не пролетит, даже воздух тверд от мороза. Непонятно,
как вернулись из такого края казаки?
Смутно помнил: в Сибири действительно есть места, где зимой не бывает
солнца.
Полузабытое вдруг всплывало в памяти.
Скачать полный текст в формате RTF