| << |  | Анатолий ЯНЖУЛА МАТУШКА ДАРЬЯ   ПовестьЧАСТЬ ПЕРВАЯ
 Тусклое и запыленное окно кухни коммунальной квартиры старого 
        деревянного дома, стоящего на углу улицы, названной именем великого пролетарского 
        поэта Демьяна Бедного, слабо просвечивалось чуть забрезжившим рассветом. 
        Кухня, квадратная в стенах и высокая в потолке, являлась скорей прихожей, 
        ввиду того, что дверь ее выходила прямо на улицу, что причиняло жильцам 
        немало беспокойств, особенно зимой, но к чему жильцы, однако, привыкли 
        за долгую жизнь в этом доме и считали, что так и должно быть. Детям с 
        малолетства внушали, что они проживают в “казенном” доме, а раз это “казенное” 
        — значит неприкосновенное, и как оно было поставлено “казной”, так и должно 
        стоять независимо от капризов жильцов и их легкомысленных желаний. Кухня 
        заставлена разномастными столами, толстоногими табуретками, отжившими 
        свой парадный век “венскими” стульями, на стенах висели тазы, ванны черного 
        железа, коромысла и прочие необходимые для проживания незначительные вещи.Жиличка из второй квартиры, Женя Богачева, худоватая и рыжеватая девица, 
        лет двадцати с небольшим, развешивала белье на веревках разной толщины 
        и ветхости,что опутывали практически весь потолок, словно ванты большого 
        парусника, собравшегося в дальнее плаванье, да так никуда и не уплывшего. 
        Девица поведения егозливого, в движениях резка, в результате чего в разрезе 
        небрежно застегнутого халатика иногда проглядывают острые коленки, слабо 
        и розово просвечивающие в полумраке кухни. Рост мал, и ей приходится подпрыгивать, 
        расправляя завернувшийся угол простыни.
 — “Мы красные кавалеристы, и про нас...” — Встряхнула последнее полотенце 
        — ...Былинники речистые ведут рассказ...” — Забросила его край на веревку 
        — “... Про то, как ночи ясные, про то, как дни ненастные...” — Дернула 
        за угловые махрушки полотенца, растянув его пошире. Склонив голову, критически 
        осмотрела сделанную работу.
 Белье приятно пахло сыростью и свежестью. Женя горделиво встряхнула головой, 
        сплошь покрытой завязками бигудей, и не удержалась от похвалы в свой адрес.
 — Ай да Женька, ай да молодец. Не девка — метла!
 Скрипнула дверь, и на кухню вошла пожилая, невысокая женщина, коренной, 
        можно сказать, основной и наиболее важный жилец квартиры номер три, Дарья 
        Васильевна Шаранина, мать четверых уже взрослых детей, вдова. Женщина 
        характера тяжелого, порой крутого, и ее небезосновательно побаивались 
        все жильцы не только этой квартиры, но и всего дома, независимо от возраста, 
        пола и социального положения. Она тоже привыкла к своему, несколько исключительному 
        положению, и порой злоупотребляла им, будучи глубоко уверенной, что все 
        это только на пользу кому бы то ни было.
     |  | Тяжело ступая, Дарья Васильевна молча прошла к столу и основательно 
        уселась на табуретку.— Доброе утро, Дарья Васильевна.
 — Кому доброе, а кому и нет. А ты когда это успела настирать таку прорву? 
        К тебе же Юрка вечером приходил?
 — А как приходил, так и уходил. — Женя, не глядя на соседку, высунув от 
        старания язык, пристраивала таз на гвоздь, забитый в стену рядом с ее 
        столом. — Не все вы, тетя Даша, видите. Ушел, а вы и не углядели..
 — А я тебе не догляда. К тебе ходют, ты и доглядывай. И долго он будет 
        так приходить-уходить?
 — А пока не надоест.
 — Брюхо он тебе намолотит, вот тогда ему и надоест. Смотри, девка, не 
        разевай рот.
 — А вы что мне, мама родная, чтоб за моим брюхом следить? У вас своих 
        девок полна хата, за ними и смотрите. — Женя фыркнула, и резко мотнула 
        головой. Белые завязочки бигудей повторили протест хозяйки.
 — А ты чего коленки-то выставила, срамница? Ходишь по кухне как шалава, 
        не стыдно?
 — А кого стыдиться? Мужчины в нашей квартире не водятся.
 — Как это не водятся? А Саша, а Евсей?
 — Тоже мне, нашла мужчин. Евсеич на женщин уже давно не смотрит, а Саша 
        ваш никогда и не смотрел. Водили как бычка на веревочке, и женили тоже 
        как бычка, без любви. Он и раньше от женщин шарахался, а сейчас тем более.
 — Много ты в любви понимаешь, свиристелка. И не лезь не в свое дело, нос 
        прищемлю.
 — Да чихала я на Сашу и на его женитьбу. Тоже мне, красавец затюканный. 
        То ли дело мой Юрка — видный из себя, смелый, не чета вашему Сашке.
 — Вот Саша на таких свиристелок, как ты, и не смотрел. Женился на порядочной, 
        и живет, как человек. А ты, дурочка, допрыгаешься. Вот придет Юркина мать, 
        так она тебе бигудюшки-то вместе с волосьями и повыдергиват.
 — Ох, ох, напугалась. Да хотите знать — мы скоро поженимся. Вот!
 — Сейчас, разевай рот шире. Если бы Юрка на всех женился, к кому шастал, 
        так на нашей улице ЗАГС надо было отдельный открывать. Сейчас, женится 
        он на тебе, нашла дурака. Поматросит, да и бросит, вот и вся женитьба.
 — Вот всегда вы так, обязательно надо настроение испортить. — Женя обиженно 
        скривила губы и быстро ушла в свою комнату, с силой хлопнув дверью.
 — Хлопай, хлопай... неумь... неумытая. Учат вас, дурочек, учат, а толку 
        нет. Некому тебе, дуре, подол задрать да выпороть как следует.
 Дарья Васильевна кряхтя поднялась с табуретки, поставила чайник на плитку. 
        Обернувшись к дверям комнат, что по левую сторону кухни, громко крикнула:
 — Саша, Лариска, вставайте.
 Подошла к приоткрытой двери своей комнаты:
 — Лариска, вставай, царствие небесное проспишь.
 Из комнаты вышла, сонно спотыкаясь, полноватая светловолосая девушка в 
        ночной рубашке. Позе
    
      Скачать полный текст в формате RTF     | >> |