Господи! Гляжу, а там рейс вот-вот. Я, как болванчик, поклонился несколько раз, Димку в охапку, чемодан в руку и бегом к регистрации. А там...
На этом месте Владислав Сергеевич замолкал, не в силах справиться с волнением. Глубоко вздыхал, обводил слушателей взглядом, выражающим полнейшее недоумение, как если б вдруг обнаружил в кармане золотой портсигар с царской чеканкой.
— Тут-то все и началось. Подбежал, а меня там уже ждут. Слышу — даже по трансляции мою фамилию называют. Видно, кассирша передала. А может, еще раньше сходила и договорилась. Влетаю я на регистрацию, а у меня, бог мой, с улыбкой билет просят. Это за опоздание. И так это ручкой, приглашающе, уважительно просят. Билет тут же — раз. Талон посадочный — два. И кликнули кого-то. Выходит амбал в комбинезоне. Пожальте чемоданчик. И вперед. Я за ним с Димкой на руках. Вот те фокус, думаю. Обалдел совсем. Что-то, думаю, здесь не так. Но молчу. Молчу! Не торчать же с сынкой в аэропорту. Поспешаю следом за амбалом, только пот со лба стряхиваю.
Выходим на поле. Да, прямо на поле. Без проверки, заметьте. И к самолету, но не к середке, а к носу как бы. Поднимаемся наверх к стюардессе, которая ждет только меня, потому как больше вокруг народу не наблюдается. Амбал с трапа сбежал и счастливого пути мне от всей души пожелать изволил. Я ничего не понимаю. Никто и никогда ничего за мной не подносил. А тем временем стюардесса меня вперед пропускает. Я было сунулся в общий салон, а она мне: “Пожальте сюда”, — и какую-то дверцу сбоку отворяет. Там отдельная как бы каютка. Маленькая такая, одноместная или двухместная. Да, двух, пожалуй. Такой диванчик сбоку и столик небольшой. Изумление меня взяло. За что такой комфорт? И я шляпу, шляпу все на голове поправляю, чтобы, значит, посолидней выглядеть. Стало мне ясно, что меня с кем-то спутали. Что ошибочка вышла.
Тут Бояркин снова замолкал и поглядывал на слушателей с такой важностью, словно обнаружил в самолете взрывное устройство. И сам преображался, выпрямлял грудь, поровней держал голову, тверже делал выражение лица. И все же слушатели недоумевали, поскольку... ну никак нельзя было ошибиться насчет Бояркина. Фамилия, правда, была похожа на боярскую, тут ничего не скажешь. Но его вид говорил о том, что подневольная он душа, из смердов, или как их там, холопов, что ли. Может, и правда дело было в шляпе?
А он продолжал:
— Сидим с Димкой тихо, почти что и не шевелимся, боимся, что попрут нас отсюда, как самозванцев. И хоть билет у меня по закону, но место-то, место-то явно не то, не наше место. Не по чину, так сказать. Для нас таких мест и нет вовсе. Может, таким манером разведчиков, думаю, перевозят или депутатов государственной думы. А может, очень высокое начальство. Короче, со свиным рылом и в калашный ряд угодил.

Но слышу — взревели турбины. Слава богу, если и турнут, то недалеко, в салон ко всем. Там я чувствовать себя буду спокойней. Взлетели. Немного прошло времени, заглядывает к нам стюардесса. Улыбка как на плакатах Аэрофлота.
— Может, водички вам? — спрашивает.
— Ничего, — говорю,— мы потерпим.
Она опять улыбнулась и пропала. Димка тут же, как назло, пить попросил. Я его шпыняю, сиди, говорю, тихо. Скоро прилетим. Тут снова дверца открывается, и входит эта барышня. С подносом. На подносе, как положено, все есть. Но не как всегда, а вроде как побольше. Курица — так курица, и фрукты там, и икра. И еще два высоких стакана. Не чашечки, а именно стаканы, хрустальные к тому же. В них красное и белое вино. Я сразу понял. Потому как тонкий аромат от них по комнатке пошел. А Димке соку, но это уже в чашечке. И снова с такой славной улыбкой, что я чуть не расплакался.
Здесь Владислав Сергеевич невольно тянулся к глазам, которые и правда начинали у него подозрительно поблескивать.
— Приятно же, знаете, — говорил он сорванным голосом. — Черт бы с ней, с едой и вином, а вот дорого что — обхождение. И голос, голос... Это ж где еще такой голос услышишь? Мне больше не доводилось с тех пор. Ну, выпил я винца немного. А что не выпить? Выпил. Немного, конечно. Барышня еще раз заглянула, поинтересовалась, не хочет ли малыш пи-пи...
Здесь вовсе терялся Владислав Сергеевич, чуть не всхлипывал. Утирал глаза мятым носовым платком.
— Так, знаете, и прилетели. На выходе, опять же без толкотни, вместе с экипажем сошли с трапа. А стюардесса, такая милая, Димке пакет сунула с конфетами. “Взлетные” называются. Да. Вышли мы с Димкой на площадь, еле затолкались в городской переполненный автобус, уже со всеми товарищами вместе. Давят на меня со всех сторон, ребра трещат, чемодан в ногу врезался, Димка на руках хнычет, а я все никак не могу в себя прийти. Это ж что за такая ошибочка со мной вышла, что со мной так по-человечески обошлись?
— Нормально обошлись, — замечал кто-нибудь из слушателей.
Владислав Сергеевич недоверчиво улыбался. Качал головой.
— Спутали тебя с кем-то, — замечал другой. — За депутата приняли, или какого другого босса.
— В шляпе ж я был, — стеснительно напоминал Бояркин.
— Это тебе тетка за консервы место подсунула, — вдруг зло ронял третий.
— Да нет, — ежился Владислав Сергеевич и морщился как от нестерпимой боли. — Она не за консервы, она так дала. Что вы!
И мечтательная улыбка плыла по его губам. Простоватое лицо преображалось и становилось красивым, хотя красивым Бояркина никак не назовешь. А вот становилось вдруг.

г. Владивосток