дей. Они копытами вспахали землю и похоронили все следы.
— Но ты же остался жив, Старик, — возразил я.
— Да, я жив. Но я завидую тем, чье сердце было пробито ядовитой стрелой после захоронения Хана.
— Ты же не красная девица, а воин, — упрекнул я Старика. — И кто тебе мешает умереть?
Старик пустыми глазами посмотрел на меня, как на малого ребенка.
— Я один из тех, кто оставлен сопровождать Хана в его загробном походе. Три дня и три ночи надо мной камлали шаманы. Убили во мне плоть, но сохранили живой тень ее. И приставили охранять великий Дух Хана. Да, я — воин. И смерть мне не страшна. Я не один раз смотрел ей в глаза. Но если я умру, то великий Дух Хана вознесется на небо, а затем поселится в человека, который возомнит себя владыкой всех народов. Тогда на земле будет пролито еще больше крови. И никто не знает, уцелеет ли жизнь на земле. Столетия меня состарили. Я устал. И хочу вечного покоя. Зачем безумцы мечтают о бессмертии? Жизнь хороша только в ее разумных пределах.
Низко над костром метнулась птица, обронила гортанный крик и взмыла в темное небо. Старик посмотрел на меня.
— Скоро рассвет. Нас торопят.
— Куда нас торопят? — не понял я.
— Чтобы взглянуть на лик Хана, — ответил Старик. — Тебе доверена тайна места захоронения Чингисхана.
— А тайна, о которой знают два человека, это не тайна, — проговорил я.
— Так мне повелели Боги Верхнего жилища.
Старик встал и устало побрел к реке. Я покорно пошел за ним. Густая предрассветная темень оберегала нас даже от глаз птиц. Мы подошли к реке, вода отступила, и мы оказались в подземелье. Прошли по холодному каменному коридору, затем поднялись вверх по широкой лестнице и очутились на слабо освещенной площадке. В конце ее виднелась ажурная дверь, возле которой с пиками стояло девять воинов. Лица их были суровыми, непроницаемыми. При нашем появлении они даже не шелохнулись.
Старик прошел мимо воинов, сделал плавное движение рукой, и — дверь распахнулась. Мы прошли в просторный зал, устланный коврами. Свод его был красноватого цвета, отполированный до блеска. По нему были разбросаны гроздья драгоценных камней. Свет от звезд по невидимым отверстиям в скале проникал к ним, и гроздья искрились.
Посреди зала стоял гроб. С одной стороны его утопала в золотистой желтизне крышка, а с другой стоял низенький столик, на котором лежали лук и колчан со стрелами. У покойника открытым было только темное лицо с отвисшими усами и короткой рыжей бородой Мне показалось, что у Чингисхана дрогнули веки, и он посмотрел суровым недовольным взглядом. Меня обдало холодом.
У изголовья гроба два вооруженных воина держали под уздцы белую лошадь с черной гри

вой и черным хвостом. На шитой золотом и серебром уздечке и луках седла светились драгоценные камни. Лошадь, изогнув шею, в нетерпеливом движении тянула повод. Воины с большим усилием сдерживали ее. Было впечатление, что сейчас хозяин вскочит в седло и помчится в степные дали навстречу вольным ветрам.
Справа от гроба в каменной стене находился в роскошном убранстве грот. В нем во главе со старухой в низком поклоне сидели женщины. Каждая из них в руках держала золотую пиалу с кумысом. Это были жены Чингисхана, готовые исполнять любое желание своего повелителя. На всех их лицах, старых и совсем юных, застыли страх и боль, покрытые тенью покорности. И было жутко смотреть на эту убитую жестокой рукой жизнь.
А с левой стороны в тесной нише в глубоком раздумье сидели в ритуальной одежде с бубнами в руках шаманы, звездочеты, пророки, лекари. Зол на них был Чингисхан: не смогли они ему дать бессмертие. И пришлось ему умереть, как любому простому воину. О несбыточном мечтал Хан. Одного он не знал: жизнь человеку дана природой взаймы, и каждый этот долг обязан отдать. Поэтому перед смертью все равны.
Старик провел меня в зал Совета. Посреди него находился очаг, сложенный из драгоценных камней. Внутри его блуждал белый свет. Вдоль стен были разложены коврики. Перед каждым из них стояли низенькие столики, на которых возвышались золотые и серебряные кубки с вином. За белым ковриком у стены покоились подушки, на столике между кубками в тонком фарфоровом блюде лежала баранья лопатка, на которой Хан любил гадать о своей судьбе перед походами. Свод зала был отделан голубым камнем. По нему, как по небу, были рассыпаны жемчужные звезды. Все здесь ждало Чингисхана, который сейчас войдет, усядется на белый коврик и поведет Совет со своими военачальниками. А рано поутру его многотысячная конница, сметая все на своем пути, пойдет опустошать мирные земли.
У передней стены Старик поклонился. И перед нами распахнулись двери. Через огромный зал в несколько рядов тянулись столики. На них лежали царские короны, разные женские украшения, кубки, из которых пивали князья, и другие драгоценные вещи. Это были творения великих гениев опустошенных Чингисханом земель. У меня больно сжалось сердце от того, что эта красота скрыта в темнице и никогда ее не увидят люди.
Старик хлопнул в ладоши, и мы вновь очутились у гроба Чингисхана.
— Теперь ты видел все, — проговорил Старик. — И чтобы тайна осталась тайной, один из нас должен умереть. Я ухожу.
— А кто же будет стеречь Дух Чингисхана? — спросил я Старика.
— Не знаю. Но, чтобы Дух Чингисхана не поселился в злого человека, об этом пусть подумают сами люди.
Старик опустился на пол и превратился в прах.
Светает... Я сижу у костра. На Красной скале стонет сова. На острове Онона тревожно кричат гуси. На мои плечи навалилась невидимая тяжесть, тяжесть страшной тайны.

г. Чита