Александр ТКАЧЕНКО

У НАС, В РОССИИ

Вы, Владим Владимыч, штык приравняли к перу,
Нынче не перья, а пули достают из тел эскулапы.
У нас не стреляют только австралийские кенгуру,
Ибо у них атрофированы передние лапы.
Нынче стреляют по горизонту, а попадают
в прохожих,
Бьют по воздуху, а попадают в свободу,
с отвязанных рук,
Потому что пули вшиты торпедой под нашу кожу
И стать алкоголиком смерти каждый сумеет вдруг.
Еще у нас генералы приходят и говорят: “Земли хотим!”
Им отвечают: “Ешьте!” Но землю едят солдаты,
не успевая шинелки раздеть,
с головой зарываясь до самых глубин,
так что подошвы сверкают стертыми шляпками
бывших гвоздей . . .

Еще у нас сироты-отцы и матери-сироты бредут по полям
И сеют в танковые борозды зерна гнева -
Где мой мальчик, мальчик мои, только что школяр...
Молчат генералы
и смотрят в монокли озер на разорванное ими небо.

СЛЕПОК

В развалинах империи
я пью нерастворимый кофе
хожу в сандалиях из кожи
человечьей

свинец на завтрак здесь
свинец на ужин

и потому стреляют даже взгляды
крошится мрамор
и зубы кариозные колонн
расшатаны

и трещины пошли по золотым
карнизам

в корзинах виноград заплесневел
и скис

стена под тенью от которой
могла бы спрятаться вся армия
по кирпичам разобрана
для загорай ых вилл
в развалинах империи
оргазм не встречается с оргазмом

и лица отвернув плоть истязает
плоть

я думал можно выстоять
увертываясь от паденья
и распада

но если пал внутри
и ешь свинец тягучий
привычно поутру в обед
и даже в ужин
в тебя влетают осы
гнездятся по глазницам
а ты все думаешь о том
что рухнула империя
и вся - мимо тебя
на диких пляжах побережий
на гальке дикой
дожаривает солнце
останки утренних иллюзий
что можно миру не принадлежать
и незаметно выйдя из воды
уйти
туда же

ПОЛНОЛУНИЕ

Жужжание ресниц над медленностью глаза,
усни цветок, посаженный еще Шекспиром,
ты всходом был, могущественным лазом
в тот мир, который не открыт и спиртом.

До прошлого рукой подать. Усни цветок
и перебрось мосты меж медом и пылинкой.
Бутон на Запад, а стебель на Восток,
над водами парит неосторожный Линкольн.

Так пули расщепляют на половины две,
не поперек, а вдоль непримиримый ствол,
поскольку шерп расцветают и в Москве,
с трудом переживая инородный скол.

г. Москва